Александр и Алестрия - Страница 43

Таково мое наказание за то, что предала свободу.

* * *

Я тосковала по степям. Мне недоставало криков перелетных птиц. Я думала о девочках, о жеребятах, о козах. Мне не хватало запаха нашей еды. Я перестала быть задумчивой Танией, любившей втайне наслаждаться жизнью. Порочность мира мужчин запачкала мою душу, мне были отвратительны творимые ими убийства, козни и предательство. Я устала жить среди женщин, не умеющих радоваться жизни, ругающихся дни напролет из-за клочка ткани, детского каприза или цены кольца.

Мужчины и женщины кружили вокруг Ании, ведь она была спутницей царицы. Они осыпали меня похвалами, осыпали меня богатыми дарами, кормили вкусными яствами, пытались выдать замуж. Я избегала их, смотрела свысока.

Я легко угадывала их мысли. Они хотели подкупить меня, чтобы добиться благорасположения царицы. Они хотели вызнать секрет нашего происхождения, наше прошлое, наши обычаи. Они хотели бы выяснить, как настроена царица, о чем она говорит, что ее волнует, и разнести это по городу, а потом бахвалиться своей осведомленностью.

Эти мужчины, украшавшие себя глазами совы и собачьими ушами, злословили о нас, стоило им вернуться в ту часть города, где они обитали. Имя царицы и ее странных спутниц не сходило с уст неблагодарных дармоедов, которые скучали в ожидании победы царя. Слухи ползли от одной палатки к другой. Рабыня, поденщик, солдат являлись, чтобы донести мне, какими скабрезными шуточками обмениваются в разговорах друг с другом жители Города царицы. Я слушала и чувствовала себя так, словно на меня набросились разъяренные пчелы. Я впадала в ярость, бежала в шатер к царице и обрушивала на нее поток услышанной лжи.

Люди называли царицу злой колдуньей, убившей дочь сатрапа Оксиарта Роксану и укравшей ее облик и душу. Сатрап будто бы согласился сыграть роль отца, чтобы стать генералом армии Александра. Болтали, что мы пришли из далекой страны, где женщины говорят с духами, что царица этой страны прибегла к черной магии, чтобы покорить сердце Александра, Меня, Анию, называли холодной и жестокой и обвиняли в том, что я дурно влияю на царицу, а через нее и на Александра.

Я со слезами упала к ногам царицы:

— Вернемся домой! Этот народ безумен! Этот народ проклят! В степи люди убивают оружием, мужчины и женщины Александра — языком!

Алестрия гладила меня по волосам и говорила, желая утешить, что белые журавли должны летать над пламенем.

— Александр околдовал тебя! Он прячется за твоей спиной, чтобы управлять народом, жаждущим иметь царицу, чтобы почитать ее, клеветать на нее, докучать!

— Ты прекрасно знаешь, что я не Роксана, — ответила моя повелительница. — Все, что они говорят о Роксане, меня не касается.

— Ты скакала по степи, ты сражалась со свирепыми воинами, как можешь ты позволять этим глупцам позорить твое имя? Сначала они воспользуются твоей добротой и чистотой, а потом назовут ведьмой. Уйдем, Алестрия! Покинем это гнездо злобных пчел! Оставим Александра, повелителя лживых, не умеющих хранить верность мужчин и женщин!

— Все дело в их слабости. Пожалеем их. Не плачь.

Я не верила своим ушам. Я чувствовала гнев на свою повелительницу.

— Не плачь… И это все, что ты можешь сказать? Я каждый день оплакиваю участь моей царицы! Александр не любит тебя! Он взял тебя в жены, чтобы ты родила ему ребенка. Александру необходим наследник для продолжения династии. Он, как Дарий и многие мужчины до него, хочет сына от царицы амазонок! Потому и возвращается, делит с тобой ложе и уходит!

Алестрия вздрогнула. Я хорошо рассчитала удар — он достиг цели. Помолчав несколько мгновений, она сказала:

— Ты ничего не понимаешь в любви, Ания. Любовь любима любовью. — Глаза повелительницы блеснули мрачным торжеством. Тень Алестрии изгибалась в свете свечей, заполняя собой шатер.

Моя царица потеряла рассудок.

Ания никогда не любила мужчину. Она ничего не знала о любви. Она не понимала, какое это счастье — новая встреча с возлюбленным, когда мужчина и женщина засыпают в объятиях друг друга и видят общие сны. Ей была неведома боль от разлуки с любимым, когда кажется, что у тебя отсекли часть тела. Она не постигала силы, делающей меня безразличной к наветам, предательству, обвинениям и козням. В ней не было и быть не могло безумия, подобного моему: пусть Александр все у меня заберет — я так его люблю, что перенесу даже разлуку.

Любовь живет внутри тела, где-то в груди. Любовь нельзя ни потерять, ни украсть. Любовь мучила меня и делала красивой. Любовь приводила меня в отчаяние и наполняла надеждой. Я любила Александра! Эти слова погружали меня в ледяную воду и толкали в огонь, радовали и причиняли боль. Эта волшебная фраза возносила меня в небеса и низвергала в бездну!

Разве могли слухи и злые наветы задеть меня — меня, живущую в висячем саду собственного страдания и счастья? Что за дело мне было до молвы?

Я ненавидела ждать, я любила ожидание! Я плакала, потому что не могла дотронуться до Александра, услышать его голос. Когда я прикасалась к Александру, когда он говорил со мной, я думала, что мы вот-вот расстанемся, я лишусь этого счастья, и предпочитала жить в разлуке, я ложилась, и мы воссоединялись в моей воображаемой степи: он обнимал меня, шептал нежные слова, смешил и мы скакали по зеленому морю травы.

Любовь — это нежность. Любовь — это страх. Любовь — мягкая подушка и приставленный к шее меч. Моя жизнь закончится, если я больше не увижу любимого, не буду его ждать, не смогу прикоснуться.

Когда Александр поднимался с ложа и надевал доспехи, чтобы снова отправиться на войну, он ничего мне не обещал, а я ничего у него не просила. Воины знают, что каждый новый день может стать последним. Воительницы понимают, что обещание равносильно лжи. Воины предпочитают смерть трусливому бегству с поля боя. Между мной и Александром была только любовь. Мы не произносили слова «смерть». Он ничего мне не говорил. Я ничего не говорила ему. Я помогала ему одеваться. Завязывала сандалии. Приглаживала пальцами волосы. Касалась локонов и вдыхала его запах. Каждый раз был как последний. Смерть витала рядом, но мы притворялись, что забыли о ней. Мы пришли издалека, победили время, пережили бури и войны, чтобы встретиться, разве могли мы расстаться?