Александр и Алестрия - Страница 8

Я приучил солдат Филиппа к еще более суровой дисциплине. Я изучал карты дорог, собирая полезные сведения. Мне были известны имена влиятельных сановников и евнухов. Я знал все родинки фаворитки Великого Царя Дария. Знание парализует действие. Чем больше я узнавал, тем меньше знал об этой в тысячу раз более могущественной, чем наша, империи. Дни проходили за днями, а я так и не мог ни на что решиться. Олимпия ускорила мой отъезд.

Мать понимала, что не сумеет меня удержать, и день и ночь твердила о женитьбе. Я приходил в бешенство от ее поучений. Печальный взгляд и молчание обезоруживали. Она делала мою жизнь невыносимой.

Однажды вечером я увидел во сне мою царицу. Она обитала в храме, выстроенном на вершине сканы. На ступенях, за спиной царицы, стояли девушки в белых одеяниях, ее же платье было огненного цвета, шею украшало ожерелье из византийского золота и ярко-красных жемчужин, привезенных из неизвестной далекой страны. Царица протягивала руки к небу, и стройный хор голосов возносил хвалу чужому богу.

Когда я проснулся, восхищение сменилось сомнением. Платон учил, что каждый человек есть часть небесной сущности, разбивающейся надвое в момент низвержения на землю и обреченной искать там свою половину. Так начинается поиск любви. Эта принцесса была предназначена мне свыше, как я был предназначен ей. Где, в каком краю стояла та скала? Знала принцесса или нет, что я живу на свете, что я видел ее, что полюбил, не успев узнать? Ждала ли она меня? Видела ли? Мечтала ли обо мне или совершит ошибку и воссоединится с другой, чужой душой?

Я объявил Олимпии, что мой отъезд — дело решенное. Ее глаза подернулись слезами.

— Никому не под силу противостоять империи варваров, — тихо сказала она. — Наши воины уподобятся каплям воды, упавшим на песчаный берег. Всех поглотит бездна.

Не ради победы бросал я вызов опасности! Не желая обсуждать это с матерью, я устало возразил:

— Отец потерпел поражение, я должен продолжить его дело.

— Твой отец ничего не проиграл. Филипп был мудрым правителем. Он внял предупреждению Зевса и сумел избежать несчастья.

Я разгневался, услышав, как Олимпия воздает должное отцу, и повысил голос:

— Я не из тех, кто слушается голоса рассудка. Я пойду дальше — туда, где когда-то погиб мой предок Ахилл. Филипп не стал избранником Олимпа, не ему суждено было добыть славу богам. Я — Избранник! Я — сын Аполлона, Артемида стала моей повитухой и в ночь, когда я родился, оставила гореть свой храм. Не пытайся лишить меня мужества, я взойду на стены Вавилона.

— Ты хочешь бросить вызов чужим богам, только бы не управлять своей страной, — зло бросила она. — Я никогда не могла остановить твоего отца, не сумею переубедить и тебя. Я тебя потеряю. Твое сердце забудет меня, и я умру в одиночестве…

Я вздохнул:

— Ты довольно интриговала, пытаясь удержать меня во дворце. Осуши слезы, тебе приказывает твой царь. Родиться женой и матерью воина — печальный удел. Но будь достойна своего имени. Отпусти меня.

Олимпия замолчала. Она знала, что все предопределено.

Я сделал так, что оракул Аполлона произнес благоприятное пророчество. Совет выслушал речи «за» и «против». Возлюбленные моей юности, мои вечные спутники Гефестион, Пердикка, Кассандр, Кратерос и Лисимах дали клятву вечной верности на крови — их не волновали слухи о том, что Александр жаждет доказать миру свою мужественность. Выполняя условия Коринфского договора, греческие города прислали нам самых храбрых воинов.

Лошади были вычищены, солдаты проверили оружие, воинственный клич прозвучал, и огромная армия тронулась в путь. Часть войска плыла на кораблях, ища столкновения с персами, дабы убедить их, что союзные армии нападут на империю с воды.

Прощай навек, золоченая тюрьма, где Филипп держал меня в тени своей славы и своей тщеты. Прощайте навек, поцелуи Олимпии, желавшей превратить меня в маленькую девочку. Прощай, Македония, где я появился на свет, прощайте, Аристотель и Гомер, видевшие, как я взрослею. Я — Александр, мне предстоит познать тайны цивилизаций и величие мира. Я бегу, скачу, лечу к земле фараонов.

Раскройте мне объятия, Осирис и Изида, великие боги возрождения, дарующие жизнь и силу, залечите мою рану, избавьте меня от кошмаров.

Я стоял, обдуваемый теплым ветром, и смотрел, как солнце садится на крепостные стены Мемфиса. Ветер с Нила, напоенный густыми запахами влажной земли, тростника и жареной рыбы, прогонял прочь аромат Олимпии и шорох ее туники. Солнце еще не скрылось за горизонтом, но бледная, прозрачная круглая луна уже взошла на небо.

В лагере мои солдаты готовились к македонскому празднику. Вдали от Пеллы ему не хватало веселья и остроты. Луна фараонов величественнее той, что освещает по ночам греческие земли, но в шумном торговом Мемфисе я замечал те же признаки упадка, что видел в Афинах. Тщетно искал я взором величественную красоту, описанную в папирусах. Песочные часы без устали отсчитывали время, но на лицах египтян уже читались усталость и смятение народа, слишком долго существовавшего в вечности.

Амон занял место Осириса. Бог Солнца требовал абсолютного подчинения и обожания. Я решил посетить храм Амона, чтобы убедить египтян надолго покориться моей власти. Мне говорили о бескрайней пустыне, пламенеющих холмах и грифах о девяти головах. Я слушал рассказы об армии теней, гонимой ветром по барханам, которая когда-то уничтожила могучую армию персов, но не испытывал страха. Опасности только закаляли мою волю.

Четыре дня мы брели по океану песка, четыре ночи стремительно продвигались вперед под звездами. Я не обращал внимания на жалобы солдат. Солнце обжигало меня, песчаные волны извивались в знойном мареве, но я и не думал отступать. Отступить значило бы навсегда отказаться от сфинксов и пирамид.