Александр и Алестрия - Страница 36

Не плачь, моя царица, утешься, Алестрия. Минуют тридцать дней, и мы снова увидим друг друга. Твой бог защитит меня от стрел врагов, мои боги отведут копья оставшихся за спиной заговорщиков. Ты моя ласточка под дождем, мой алый лавр. Жди меня, я вернусь и орошу твое тело моим соком. Наша любовь станет жизнью, и эта жизнь переживет вечность.

Я откинул полог палатки. Евнухи опустились на колени и простерлись ниц вдоль красного ковра, по которому я шел к Буцефалу. Я прыгнул в седло и обернулся в последний раз.

Алестрия стояла перед палаткой. Она казалась такой маленькой. Она плакала. Я ощутил боль. Она рванулась ко мне, она бежала — босая, беззащитная. Я послал Буцефала в галоп, чтобы не поддаться искушению и не подхватить ее в объятия.

Лошади неслись вперед, сталкиваясь боками. Копье ударялось о копье, отбивая ритм. Звучали короткие команды. Рога персов трубили начало новой, еще более жестокой войны. Утреннее солнце опалило меня своим жаром, и я на мгновение ослеп. Мне грезились армии, города и народы. Я избавился от них, чтобы жениться на царице без царства. Теперь я должен оторваться от нее, чтобы победить новые армии и покорить новые города.

Такова моя судьба.

По лугу протекал теплый ручей. Здесь, вдали от нескромных взглядов мужчин, женщины мылись, терли друг другу спину, расчесывали волосы и отдыхали на берегу, где росли незнакомые цветы. Одна из персиянок сказала, что это орхидеи. Они качали изящными листочками и смотрели на меня глазами-лепестками, касались друг друга и что-то шептали, трепетали и прятались друг за другом, чтобы понасмешничать. Алестрия сидела на плоском камне и с печалью глядела на свое отражение, а служанки поливали ее водой из золотых ковшей и охлаждали тело душистыми листьями мяты. Я знала, что она снова думает об Александре. Глядя в воду, она видела его. Я страдала из-за печали моей царицы.

Чтобы утешить повелительницу, я построила лодку. Алестрия устроилась на носу, я села на весла. Наконец-то она улыбалась. Я, Ания, гребла вниз по ручью и пела:

Бабочки — наши сестры.
Потому что любят цветы.
Они машут хрупкими крыльями и перелетают через горы.
Они забывают о еде, дни напролет танцуя в облаках.
Мы, дочери Сиберии,
Мы, дочери Сиберии,
У нас крепкие тела,
Но такие же хрупкие крылья.
Бабочка со сломанными крыльями станет мертвым листком,
Амазонка, которой сломали крылья, станет блуждающей душой.
Бабочка со сломанными крыльями станет мертвым листком,
Амазонка, которой сломали крылья, станет блуждающей душой.

Казалось, Алестрия не слушает. Ее взгляд терялся в пустоте. Она улыбнулась облаку, и улыбка вышла глупой.

Я потащила ее к муравейнику.

— Смотри: они идут вперед, отступают, кружатся и идут дальше. У муравьев нет глаз, и они движутся, повинуясь мысленным приказам своей царицы. Она прячется в подземном дворце и направляет всех муравьев: так душа управляет телом, в котором обитает. Без царицы муравьи не находят верного направления. Они не покидают муравейник из страха, что не сумеют вернуться. Они блуждают в подземных лабиринтах. Они мерзнут и голодают. Если на них нападают враги, они гибнут — все, один за другим, поэтому не способны защищаться.

Алестрия не отвечала. Она меня не слушала. Александр забрал с собой ее уши, чтобы нашептывать любовные заклинания и околдовывать даже издалека.

Я взяла Алестрию за руку и кивнула на пчел, деловито жужжавших в чашечках цветов.

— Ненавижу пчел! — воскликнула я. — Они воровки и убийцы. Их привлекает аромат, они кружат вокруг цветов, поют им песни, клянутся в вечной верности. Наивные, чистые цветы раскрываются и допускают пчел до своих сердец. Пчелы целуют цветы, пока не отыщут мед, забирают его и улетают. Оплодотворенные пчелами цветы разрешаются от бремени плодами и умирают в печали.

Алестрия по-прежнему не отвечала. Слезы выступили у меня на глазах, я поймала кузнечика и сказала ему:

— Ты, такой маленький, но такой юркий, ты, неутомимый путешественник, будь моим гонцом! Карабкайся на горы, переплывай реки, лети в степи! Лети на землю Сиберии! Скачи с цветка на листок, с листка на ветку, с камня на дерево и однажды утром окажешься на ладони одной из наших сестер! Скажи ей, что мы не умерли. Что вернемся. Что царица здорова и думает о своих сестрах! А потом не медли, мой кузнечик! Возвращайся и принеси нам известия о Сиберии. Я верю, ты скажешь: там все в порядке. Дети подросли, они бегают и скачут верхом. Одна из тетушек ушла, чтобы умереть. На племя напали враги, но амазонки храбро оборонялись, и царица будет гордиться нами. Вернись, Талестрия! Вернись, Тания!

Алестрия кинулась бежать, я неслась следом, рыдая навзрыд:

— Там, где проходит армия Александра, земля дрожит, а птицы улетают. Там, где прошла армия Александра, трава вытоптана, цветы сорваны, деревья повалены, а реки вышли из берегов! Там, где нельзя пройти, Александр выжигает землю! Если мужчины сопротивляются, он их убивает, а женщин похищает! Ты ослепла, моя царица!

Я осушила слезы и закричала, как безумная:

— Я ненавижу Александра!

Ветер подхватил мой крик, и он еще долго звучал в долине, эхом отражаясь от облаков. Я никогда не кричала так отчаянно. Этот крик освободил меня. Я вдруг поняла, что больше не боюсь убийц, оторвавших меня от материнской груди.

8

Ливень с градом обрушивался на солдат, и они прикрывались щитами. Резкие порывы ветра сбивали их с ног, швыряли в лицо ветки. Они барахтались в ледяной грязи, втыкали в землю копья, тщетно пытаясь устоять на ногах. Первая шеренга обрушивалась на вторую, та увлекала за собой третью… Падая, солдаты ранили себя собственным оружием. Испуганные лошади ржали, тщась подняться на ноги. Молния била в землю, разрывая завесу тьмы. В серебряном свете деревья напоминали выросших из-под земли титанов. Персы падали на колени, чтобы помолиться, греки и македонцы искали путь к отступлению.